Весьма интересен подробный комментарий Пушкина к этой части «Путешествия …», данный им в «Мыслях на дороге». Интерес наш, конечно, определяется возможностью более тщательного исследования личности великого стихотворца. И здесь мы с удивлением узнаем, что Пушкин не может посмотреть на русскую словесность со стороны филологической науки, не видит ценности в этой науке, выступает всего лишь как потребитель русского языка, виртуозно использующий его лучшие стороны. Он пишет: «Но в сем университете профессор поэзии и элоквенции не что иное, как исправный чиновник, а не поэт, вдохновенный свыше, не оратор, мощно увлекающий». Он не видит, что кроме того, что профессор университета учит, он является еще и ученым филологии, основоположником которой для русского языка был Ломоносов. Пушкин ограничивается рассуждениями о вдохновении, чувствах и воображении. «Его [Ломоносова] влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается», - заключает великий стихотворец. У Пушкина отсутствуют даже зачатки представлений о диалектическом развитии языка, которое есть у Радищева. Поэтому Радищев отдает должное Ломоносову, который, хотя и не достиг храма красоты слова, но все-таки проложил к нему тропинку, а Пушкин не обращает на эту тропинку никакого внимания, а видит один только храм, в котором Ломоносов выглядит, конечно, не столь блистательно, как сам великий стихотворец. Но без проложенной Ломоносовым тропинки, мы бы в храм не попали или попали бы в другой, возможно, более скромный храм.
Явно выраженное отсутствие диалектического мышления у Пушкина является обратной стороной медали, на лицевой стороне которой отмечено неумение великого стихотворца в одном человеке видеть одновременно и хорошее, и плохое. Он способен видеть человека только целиком либо в положительном, либо в отрицательном свете. Поэтому он не может взять в толк, как можно одновременно укорять Ломоносова за то, что тот, например, «льстил похвалою в стихах Елисавете», и хвалить его за что-то другое. Он пишет: «Радищев укоряет Ломоносова в лести и тут же извиняет его». Да, не извиняет он его вовсе, а просто выделяет различные поступки Ломоносова, и за одни укоряет, другими восторгается.
Вызывает недоумение следующее утверждение Пушкина: «Радищев имел тайное намерение нанести удар неприкосновенной славе росского Пиндара [Ломоносова]. Достойно замечания и то, что Радищев тщательно прикрыл это намерение уловками уважения и обошелся со славой Ломоносова гораздо осторожнее, нежели с верховной