политических историй, основанных на слухах в высшем свете - это нечто совсем другое. Причем, чем красивее политическая история выглядит, тем большую неприязнь вызывает ее автор.
В одной из рассматриваемых статей Пушкин пишет: «Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым; … но со всем тем не можем в нем признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика, заблуждающегося конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарской совестливостию». В то же время, нет ни одного слова с пояснением, в чем состоит преступление Радищева. И это не случайно. Радищев заранее без суда был признан виновным Екатериной в указе о предании его суду. Характерно, что расследование, произведенное Шешковским в казематах Петропавловской крепости, не было сообщено палате уголовного суда. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, известного своей беспристрастностью, суду над Радищевым отведено много места [15]. О роли суда написано следующее (вставки мои): «Задача палаты состояла только в придании законной формы предрешенному осуждению Радищева, в подыскании и подведении законов, по которым он должен быть осужден. Задача эта была нелегкая, так как трудно было автора обвинить за книгу, изданную с надлежащего разрешения, и за взгляды, которые еще недавно пользовались покровительством. Уголовная палата применила к Радищеву статьи Уложения о покушении на государево здоровье [Екатерина, видимо, сильно расстроилась, узнав правду о положении крестьян], о заговорах [не нашли, правда, в этом заговоре ни одного сообщника] и измене [поступок не в интересах государя], и приговорила его к смертной казни».
Первые два пункта обвинения так сильно «притянуты за уши», что их и обсуждать не хочется из-за абсурдности. Остается последний – измена, если ее рассматривать, как поступок не в интересах государя. Нетрудно понять, что поступок, который не соответствовал интересам Екатерины, состоял в том, что Радищев в своей книге нарисовал реальные картины из крестьянской жизни, в которых отразил весь ужас крепостничества. Хотя в «Мыслях на дороге» Пушкин с «большим скрипом» и оговорками вынужден был признать, что Радищев нигде не покривил душой, рассказывая о виденном в своем «Путешествии …», все же и он тоже назвал его преступником, «ничем не извиняемым». Теперь становится понятно, почему Пушкин, говоря о преступлении Радищева, нигде не раскрывал суть самого преступления,